Смеховые мотивы в миниатюрах Радзивиловской летописи

(окончание)
связан с использованием в качестве оружия грубой дубины. Это низкое, неблагородное оружие одинаково унижает и снижает как тех, кто им владеет, так и тех, против кого оно направлено. На первых трех миниатюрах второй художник ввел эти сюжеты в уже существующие композиции. Оружие простонародья оказалось в руках профессиональных воинов, разрушая их традиционный образ и превращая их "в комические антиподы идеальным рыцарям"6. При этом оказался разрушенным и первоначально серьезный смысл самих миниатюр. В четвертом случае этот мастер использовал пародийный прием в своей собственной миниатюре. Низкое оружие оказывается здесь уже не в руках воина, а в руках человека в двухцветном шутовском наряде. Однако то, что направлено оно против князя, пусть даже пленного, несомненно противоречит традиционному этикету, снижает смысл миниатюры, вводит сюда смеховой, пародийный акцент. Истоки этих мотивов также следует искать в культуре Западной Европы. В качестве аналогий можно привести, например, медальон из т. н. Реймского миссала кон. XIII в. (собр. РНБ) и изображение фигуры безумца с дубиной из "Псалтири Луи л'Ютэна" нач. XIV в.[7]

Пожалуй к этому же ряду следует добавить и миниатюру № 432 на л. 178. Здесь изображена сцена совета князя Владимира Мстиславича с митрополитом Климентом. Второй мастер, в числе прочих деталей, добавил сюда и фигуру человека справа. Он держит в руке характерную палку с перекладиной, возможно - посох митрополита. Поза этого человека, как будто замахивающегося на стоящую перед ним группу людей, напоминает миниатюры, рассмотренный мной выше.

Этим миниатюрам противостоит миниатюра № 417 (л. 170 об.), изображающая бегство войска князя Всеволода Ольговича от Владимира Волынского. С левого края миниатюры художник пририсовывает обращенную навстречу войску гротескную фигуру. Этот человек имеет вооружение воина - щит и копье, но с этим вооружением контрастирует почти полная нагота. Он одет только в очень короткую нижнюю рубаху. Появление этой фигуры никак не связано со смыслом миниатюры. Вероятно, она введена в первоначальную композицию с развлекательной, смеховой целью.

Не исключено, что смеховой смысл имеют и многочисленные изображения зверей, пририсованные вторым мастером к целому ряду миниатюр[8]. В арсенале средневековой эстетики смеха эти комические двойники человека занимали одно из ведущих мест. Следует внимательно присмотреться и к изображениям трубачей. Их без преувеличения можно назвать одним из излюбленных сюжетов второго мастера. По моим подсчетам трубачи встречаются почти в 30 миниатюрах. В отличие от перечисленных выше примеров эти изображения часто перекликаются по смыслу с миниатюрами, в которые второй мастер их вводит. Обычно эти миниатюры иллюстрируют битвы, осады городов, встречу горожанами своих князей. Однако значительное количество миниатюр, подвергшихся подобному исправлению, та настойчивость, с которой мастер это делает, заставляет искать в этом второй, неявный смысл. В мире иллюстраций Радзивиловской летописи трубачи, на мой взгляд, выполняют одну из важнейших функций. Неизменно присутствуя во многих сюжетах, они создают своего рода звуковой фон действия, дополняют безмолвие книжной страницы иллюзией звука. Характер этой "музыки" во многом зависит от фантазии читателя (которая, как представляется, в этом случае, действует бессознательно) и специфики сюжета. Однако само присутствие музыкантов в миниатюрах сближает атмосферу иллюстрации с атмосферой народного праздника, карнавала, в котором музыка и звуки вообще играли большую роль. Не исключено, что, настойчиво вводя этот элемент в ткань миниатюр Радзивиловской летописи, мастер, сознательно или бессознательно, преследовал и чисто развлекательные цели. Аналоги многочисленным изображениям трубачей также находим в искусстве Западной Европы. Так, полной аналогией сюжету "трубач на башне", который встречается в Радзивиловской летописи 12 раз, может служить миниатюра из французской рукописи начала XIV в.[9]

Если мне удалось показать наличие смеховых элементов в миниатюрах Радзивиловской летописи, то это позволяет вернуться ко много раз дискутировавшемуся вопросу о происхождении автора этих сюжетов. Его знакомство с книжной культурой Западной Европы несомненно и давно признано исследователями. Тем не менее большинство из них уверены в русском происхождении мастера. Но одно дело знать чужие реалии и даже чужой художественный язык и использовать его в своей работе. И совсем другое - уметь шутить и смеяться на нем. Тем не менее второй мастер настолько свободно использует этот язык, настолько последовательно и настойчиво проводит его в своей редакторской правке, порой даже в ущерб первоначальному смыслу миниатюр, что невольно возникает мысль, что именно язык западноевропейской книжной миниатюры был для него родным. Однако для более определенного суждения о происхождении этого мастера несомненно нужны дальнейшие исследования.

Здесь и далее используется нумерация и определения сюжетов миниатюр в последнем издании Радзивиловской летописи.
См.: Радзивиловская летопись. Спб.; Москва, 1994. Т. 2. Текст. Исследование. Описание миниатюр.
Даркевич В.П. Народная культура средневековья. М., 1992. С. 74 - 75.
Там же. С. 72.
ПЛДР. XI - начало XII века. М., 1978. С. 66.
Randall L. М. Images in thе margins of gothic manuscripts. Веrkeley; Los Angeles, 1966. XXIX, 135. См., также: Даркевич В.П. Народная культура средневековья. С. 234. Табл. 18. Илл. 2.
Даркевич В.П. Народная культура средневековья. С. 17.
Французская книжная миниатюра XIII века в советских собраниях. 1270 - 1300. М., 1984. С. 206. Даркевич В.П. Народная культура средневековья. С. 16. Рис. 2.
См., напр., след. миниатюры: № 352, л. 155 об.; .№ 359, л. 157; № 363, л. 158; № 371, л. 161; № 374, л. 162; № 381, л. 164; № 384, л. 165.
См.: Даркевич В.П. Народная культура средневековья. С. 259. Таб. 43. Рис.3.



Источник: pro-nasledie.blogspot.ru/2009/01/blog-post_5363.html

Страницы 1 2