Раздел: "Статьи"
Радзивиловский список Владимирской летописи по 1206 год и этапы владимирского летописания
(продолжение)
имен братьев Михалки и Всеволода (Ип, 562-563). Никак нельзя вместе с А. А. Шахматовым быть уверенным, что речь оба раза идет об одних и тех же событиях: в рассказах есть схожие элементы, но различий там больше (в частности, в первом из них рядом с именем Михалки имя Всеволода не упоминается ни разу). А стало быть, сомнительно и существование двух летописцев Переяславля Южного, и то, что второе из этих сообщений было вставлено в летопись редактором позже, в девяностых годах XII в.
Вернемся теперь к различиям занимающих нас летописей. В Лаврентьевской под 6708 (1200) г. новгородцы, прося у Всеволода Большое Гнездо его сына к ним княжить, называют его по имени и отчеству: "Ты - господинъ, князь великий Всеволодъ Гюргевич" (415). Согласно же Переяславской, они величают его именами его отца и деда: "Ты - господинъ, ты - Гюрги, ты - Владимиръ" (104). А в Радзивиловской летописи имена деда и отца Всеволода соседствуют в обращении с его собственным именем: "Господине, ты еси Володимиръ, ты - Юрьгий, ты, Всеволодъ". Радзивиловская как будто соединяет варианты Лаврентьевской и Переяславской летописей или более полно передает то, что по-разному сокращено в них. Заметим, что тогдашняя дипломатическая манера почтительного приравнивания человека к его или своим старшим родственникам (означающая готовность ему подчиниться) отражена во всех сопоставляемых нами памятниках. Так, под 6688 (1180) г. в Лаврентьевской, Радзивиловской и Переяславской летописях говорится: "Присластася Глебовича, Всеволод и Володимеръ, ко Всеволоду Юргевичу, рекуще: Ты - господинъ, ты - отець, брат наю старший..." (Л, 387; П, 92); и под 6694 (1186) г.: "Они же, слышавше, оже хочеть ити на нь Всеволодъ, послаша к нему, глаголюще: Ты - отець, ты - господипъ, ты - брат..." (Л, 403; П, 99). Следуя этим традициям, переяславцы в Переяславской летописи под 6721 (1213) г. величают уже сына Всеволода, Ярослава, именем его отца: "Ты - нашь господинъ, ты - Всеволодъ" (110). Заметим также, что статья 6708 (1200) г. Радзивиловской летописи имеет ряд мелких особенностей, сближающих ее с более полной статьей Лаврентьевской (слова "на память святаго мученика Кюрика и Улиты", "блажешгѣмь" - о епископе Иоанне, "на память святаго отца Спиридона", "Костянтинъ ... и бысть радость в градѣ Володимери", отсутствующие в Переяславской), но и та же статья Переяславской имеет ряд черт, общих с Лаврентьевской летописью н отсутствующих в Радзивиловской (слова "лѣпшпе мужи, Мирошьчина чадь", "с поклоном и с молбою всего Новгорода", "князь же великий здумав... на всей своей воли", "у чудное святое Бо-городици с радостию великою", "с честью"). Кое-какие пропуски против общего исходного текста встречаются, как мы видели, и в Лаврентьевской. Очевидно, случай с обращением новгородцев к Всеволоду - из их числа. Смысловой разницы при этом не получилось, скорее - стилистическая: оказалась утраченной фигура речи. Представить себе обратное - что метонимия была создана позднейшим редактором - невозможно.
Как видим, иной раз не с первого взгляда возможно решить, что перед нами - след редактуры, стремления писца упростить свою работу или результат его бессознательного огреха; однако же несомненно то, что начиная со статьи 6673 (1175) г. изменяется не только "группировка" летописей по степени близости, но и сам характер их отношений: появляются меняющие смысл исправления, сделанные разными редакторами.
3. Вторичные тексты
Есть и другой признак, указывающий приблизительно на то же время как на рубеж в истории владимиро-суздальского летописания: начиная со статьи 6685 (1177) г. в тексте Радзивиловской, Лаврентьевской и Переяславской летописей появляются заимствования из текста "Повести временных лет". На них обратил внимание более 128 лет тому назад автор статьи "Обзор русских летописцев в содержании и характере их, преимущественно церковно-историческом"; об откликах владимиро-суздальского летописца на упоминаемые им события он написал: "Разглагольствования его вышли не пз собственного мышления; это чужие мысли, порожденные другими обстоятельствами, не понятые, не прочувствованные и не приспособленные к современности, а насильно приложенные к событиям и лицам другого времени и местности... Большая часть рассуждений взята суздальским летописцем пз Нестора, у которого они полны намеков на тогдашнюю жизнь, приведены кстати, обмыслены и усвоены; тогда как у суздальского недостает даже искусства воспользоваться ими: он сводит мысли Нестора из разных мест в одно, или рядом стоящие разводит по разным местам".62 Речь идет о восьми пространных компиляциях в статьях 6685 (1177), 6686 (1178) и 6693 (1185) гг. в общем тексте Лаврентьевской, Радзивиловской и Переяславской летописей, почерпнутых пз одиннадцати мест "Повести временных лет" (см. рис. З).63 Кроме того, автор "Обзора"
отметил, что "происшествия до 1170 года по Лаврентьевскому списку нисколько не связаны между собою, и нет ничего между ними общего. Но с этого времени все описания событий, исключая последние краткие заметки, имеют общее то, что все вращаются около Всеволода и его семейства".64 Напомним, что М. Д. Приселков, основываясь на распределении в Лаврентьевской летописи южнорусских известий и на общих соображениях, датировал первый владимирский свод 1177 г.66 Но мы видели, что Ипатьевская летопись хранит мольбу к Андрею Боголюбскому о его братьях, возможную только в 1176 г. Наши наблюдения заставляют думать скорее о том, что в 1175-1177 гг. работа над владимирским летописанием активизировалась, а с 1177 г. приобрела отчасти новый, допускающий компиляцию характер. "Первое, что обращает на себя внимание, - как сообщил мне О. В. Творогов, - что обращения к "Повести временных лет" в основном группируются на протяжении статей 1177-1185 гг., т. е. можно полагать - перед нами тенденция, прием одного из составителей летописного свода, сохранившегося в составе Лаврентьевской летописи (также в Радзивиловской и Переяславской. - Г. П.), причем составителя, работавшего именно над статьями этого десятилетия". Может быть, этот летописец начал работать еще при жизни Михалко, но может быть - только с утверждением во Владимире Всеволода. Во всяком случае, мне кажется, ясно, что, откровенно черпая целые периоды из киевской летописи, этот владимиро-суздальскнй летописец достаточно ясно и прямо указывал, на что он ориентируется как на образец и сознательным продолжателем какого летописания он выступает.А. А. Шахматов полагал, что статьи 1176, 1177 и 1185 гг. Лаврентьевской летописи имеют признаки большей древности, нежели Радзивиловской
и Переяславской, и обратил внимание на то, что начиная с 1186 г. князь Всеволод Юрьевич именуется в летописи великим князем, а на этом основании высказал мысль о существовании владимирского свода 1185 г., отраженного в Лаврентьевской летописи.6" В пользу этой мысли говорит то, что после 6683 (1185) г. картина с заимствованиями, вторичными текстами,