Княжение Владимира Великого по миниатюрам Радзивиловской летописи
(продолжение)
Русью. Л. 61 об. Миниатюра 136.
35. Прибытие царевны Анны в Корсунь и встреча ее Владимиром. Л. 62. Миниатюра 137.
36. Передача царевной Анной послания Владимиру с советом скорее креститься; получение Владимиром послания Анны. Л. 62. Миниатюра 138.
37. Крещение князя Владимира корсунским епископом. Л. 62 об. Миниатюра 139 (см. рис. 5).
38. Крещение дружины Владимира в корсунской церкви Богородицы. Л. 62 об. Миниатюра 140 (см. рис. 5).
39. Походы Владимира против печенегов. Л. 67. Миниатюра 141.
40. Освящение церкви Богородицы (Десятинной) в Киеве. Л. 67 об. Миниатюра 142.
41. Строительство города Белгорода. Л. 67 об. Миниатюра 143.
42. Встреча войск Владимира с печенегами на реке Трубеж у брода. Л. 68. Миниатюра 144.
43. Приход воина к Владимиру с рассказом о богатырской силе его младшего сына; беседа Владимира с юным богатырем. Л. 68 об. Миниатюра 145.
44. Единоборство молодого богатыря с разъяренным быком в присутствии Владимира и его дружины. Л. 68 об. Миниатюра 146.
45. Победа русского богатыря над печенежским воином; бегство печенегов от войска Владимира. Л. 69. Миниатюра 147.
46. Молитва князя Владимира в Десятинной церкви. Л. 69 об. Миниатюра 148.
47. Возведение церкви Преображения в городе Василеве. Л. 70. Миниатюра 149.
48. Раздача по повелению Владимира яств больным и нищим. Л. 70 об. Миниатюра 150.
49. Воскресные пиры Владимира. Л. 70 об. Миниатюра 151.
50. Совет Владимира с епископами; казнь разбойников. Л. 71. Миниатюра 152.
51. Осажденные белгородцы. Л. 71 об. Миниатюра 153.
52. Приготовление в осажденном Белгороде кадей с киселем и медом, помещенных в глубокие колодцы. Л. 72. Миниатюра 154.
53. Варка белгородцами киселя и сыты в присутствии печенегов; испробование кушаний печенежскими князьями. Л. 72 об. Миниатюра 155.
54. Послание Владимира в Новгород к Ярославу с требованием уплаты подати; отказ Ярослава платить подать Киеву. Л. 73. Миниатюра 156.
55. Вручение Владимиром меча своему сыну Борису для борьбы с печенегами. Л. 73. Миниатюра 157.
56. Спуск тела умершего князя Владимира на землю на ковре в Берестове; погребение в Десятинной церкви в Киеве. Л. 74. Миниатюра 158 (см. рис. 6).
Приведенный перечень сюжетов не оставляет никакого сомнения в том, что летописный текст, повествующий о княжении Владимира в Киеве и некоторых предшествовавших тому событиях, иллюстрирован весьма подробно. Нас не могут смущать определенные композиционные условности и стереотипы в трактовке типологически схожих действий, таких как отправление и прием послов, гонцов, миссионеров, совет с боярами и городскими "старцами", и особенно военных мотивов, с символическими группами всадников. Это своего рода норма, как и фризовый характер перемежающихся с текстом сцен, в чем легко убедиться при обращении, скажем, к выполненной около 1160 г. греческой рукописи Хроники Иоанна Скилицы, хранящейся в Национальной библиотеке в Мадриде, широко известной своими многочисленными миниатюрами, отражающими события из византийской истории.[8] Впрочем, такой же принцип иллюстрирования использовали и на Западе, о чем позволяют судить Мартирологиум (около 1300 г.) в Университетской библиотеке в Йене и Сборник (около 1400 г.) в Земельной библиотеке в Готе.[9] Его античные генетические корни обстоятельно прослеживаются на материале греческих и латинских рукописей, сохранившихся до наших дней.[10]
В миниатюрах Радзивиловской летописи большей частью варьируются несколько своего рода универсальных иконографических формул, позволяющих лаконичными художественными средствами передать события, для описания которых, надо заметить, в рукописи иногда отведено примерно столько же места, сколько занимают представленные сцены. Подобное решение отличает, например, сцены сватовства к Рогнеде и последовавший военный поход на Полоцк (л. 42 об.), переданные в сущности "сценическими" приемами, с выразительной театральной условностью (см. рис. 1). Стоит сравнить с ними Вручение Владимиром даров греческому философу и уход философа с почестями из Киева (л. 58), а также Прием посланцев Владимира византийскими императорами и Ожидание посланцев Владимиром и боярами (л. 59 об.). Композиции построены по единому принципу, хотя их наполнение несет черты индивидуальности, согласованной с летописным текстом (рис. 2, 4). Отсюда бесконечное разнообразие сюжетных мотивов, их своеобразная исключительность. С формально-технической стороны это все же некое подобие игры различных эпизодов на одной театральной сцене, притом с использованием тех же кулис. Сюда же вполне вписывается и обращавший на себя внимание этикет ситуаций, предусматривающий позу, жест, сословность одежды, различные атрибуты, среди которых особо выделяется княжеская шапка с опушкой.[11] Поэтому "бесчисленные наивно скомпонованные сцены" [12] превращаются в сущности в условный выразительный мотив, органически связанный с сопутствующим ему летописным текстом.
Нет необходимости повторять уже существующие в литературе наблюдения над пространственным построением миниатюр этой рукописи.[13] В целом оно обнаруживает много общего с византийскими композициями, особенно житийными циклами иконных клейм и миниатюр, с их характерными схемами и типологией архитектурных сооружений, как правило, простейших геометрических форм.
Рис. 3. Христос Пантократор; архангел Михаил переносит пророка Аввакума. Киевская бронзовая иконка, XI в. Москва, ГТГ.
Здесь тоже они в основном небольшие и столпообразные; храмы обычно одноглавые. Вместе с тем за этой, казалось бы, обезличивающей унификацией порой угадываются определенные исторические реалии, вполне опознаваемые.[14] Следовательно, ощущение наивности вряд ли можно абсолютизировать, не замечая при этом ее идентичность знаковости, способной не убивать живое чувство восприятия. Миниатюры можно с интересом рассматривать подолгу.
Однако в состав цикла входят и такие изображения, которые требуют самого внимательного отношения исследователя по причине своей оригинальности. К их числу, несомненно, относится прежде всего Показ князю Владимиру греческим философом занавеси с изображением Иисуса Христа (л. 58), в свое время явившийся предметом тщательного анализа Д. В. Айналова.[15] Он, в частности, обратил внимание на то обстоятельство, что в тексте летописи сказано: "И се рек, показа Володимиру запону, на нейже написано судище Господне, и показываше ему одесную праведныя, въ весели предъидуща в рай, а ошуюю решникы, идуща в муку", тогда как здесь изображена икона сидящего на троне Христа (см. рис. 2) в обычном иконописном типе. Ученый перед рассуждением о древних синдонах лаконично заметил: "Можно думать скорее, что рисовальщик хотел изобразить именно икону, быть может, одну из тех, к которой прикреплялось предание о Владимировой запоне". Если учесть еще адаптацию трона, получившего в миниатюре не свойственные византийской иконографии X в. тяжеловесные формы, то образ можно признать идентичным воспроизведенному на киевской бронзовой иконке XI в.,л (см. рис. 3).[16] Следовательно, действительно могла быть учтена определенная иконописная реалия, а не приносимая миссионером "запона".
Как теперь известно, весьма разнообразны были и иконографические формулы Страшного суда, в том числе и такие, по отношению к которым представленное изображение служит репликой.[17] Интересно